Конец пределу возмущенья,
Мой мозг устал внимать нелепость,
Мне слушать эти объясненья
И так ни капли не хотелось.

Тем паче, не хотелось думать
О мерзких низменных причинах
Поступков лиц, прикрытых чином,
И свой досуг для них нарушить.

Теперь спешу придать бумаге
Вопроса суть, облекши в сказку,
Хотя, зачем искать отмазку?, -
Да, видно, нет во мне отваги.
...

Итак,... В каком то государстве
Художником решил родиться
Ни человек, ни зверь, ни птица,
А нечто странное с руками.
 

Оно бывает год от года,
Причинам объяснений нету,
Дарует матушка - природа
То музыканта, то поэта.

А то, еще какое чудо
С мозгами, вставленными боком,
Которое б и стало богом,
Когда бы власть взялась откуда.

Но существа, что могут видеть,
Не от безвластия страдают,
Сомненья в правильности мира
Их души нежные терзают.

А существа, что могут слышать,
Обречены куда сильнее,
Их какофония устройства
По слуху бьет всего больнее.

А те, что думать с детства могут,
Не знаю, в дар ли, в наказанье,
Не мне судить, а только богу,
Какое дал он им страданье.

Они не ангелы, способны
На эгоизм и на коварство...
Да их так мало. Что о вздорном.
Поговорим про Государство.
...

А в государстве жили пухи
Все, как один едины духом,
Все с глазом, носом, ртом и ухом,
Да только многие безруки.

А так, послушные, не злые,
Любили пищу и веселье,
По цвету бледно-голубые.
Великой наслаждались ленью

Они все дни, со дня рожденья
И до последнего дыханья.
И это праздное безделье
Они работой называли.

И Солнце им светило утром,
Оно ведь всем свой свет дарует,
Оно на небе изумрудном
С утра до ночи торжествует.

И утром пуки шли в конторы,
Они там днями прибывали.
Напившись чая с бутербродом
Бумажки там перебирали.

Бумажки цифрами пестрели,
Но пуки в цифры не вникали.
Они не то, чтоб не умели,
Но пользы с этого не знали.

Они своим единым оком
Следили ход вещей на небе, -
Ну, Солнце низко ли,... высоко...
А в цифры вовсе не смотрели,

Надеясь в этом друг на друга,
Кивая дружно головами.
И все шаблонными словами
Твердили, - в этом сущность пуха.

Вся жизнь от времени зависит,
Все, что себе представить можем.
Мы изменяемся с годами
И не становимся моложе.

Беспечно юность строит планы
На жизнь, границ ее не меря.
Вперед вгрызается упрямо,
Не зная, как смеется Время.

А старость времени послушна,
Она рассчитывает силы,
Она не верит простодушно
В огромные перспективы.

И человек, реке подобно,
Теченье замедляет к устью.
Вот, снова я пишу о вздорном.
Итак, о том, как пухи трусят:

А пухи с временем согласно
Кратали жизнь в добре и мире,
Они внимали безучастно,
Чего бы им не говорили.

В их страхах нет боязни время.
Чего-то не успеть при жизни,
Они не допускали мысли, -
Они так думать не умели.

Они, скорее, были рады
Тому, что каждый день проходит
И ничего не происходит,
Не разрушает их уклада.

И Время тоже радо было,
Ведь Время дело туго знает,
Оно неспешно убивает,
Считая будни безотрывно.

Чего должны бояться люди?
Наверно, близкого обидеть,
Иль жизнь свою прожить бесцельно,
Иль красоты в ней не увидеть...

Совсем другое дело - пухи.
Они боялись быть другими:
Хорошими или плохими,
Они поддерживали слухи

О том, что зря не натворили
Ни в жизнь ни мелочи единой,
Которая была б причиной,
Чтоб, вдруг, о пухе говорили.

Они боялись быть заметней
Один другого перед третьим,
Особенно, когда последний
Для них по должности заметен.

Они считали, что одежда
Должна быть способом отличья,
А отличаться друг от друга
фигурой - признак неприличья.

Они, конечно, понимали,
Что от рождения и до смерти
Пух изменяется в размерах
За пятилетку на две трети.

И потому, для мелких клерков
Сиденья мелкого размера,
А крупным пухам не хватало,
Порой, большого кабинета.

И чтобы зад сложить удобно
На подобающее кресло,
Пух жил безрадостно, не вздорно,
Обычно и не интересно.

И этих пухов в государстве
Довольно много наплодилось.
Все б ничего, но только ими
Товаров не производилось.

Не строилось дворцов и хижин,
Не сеялось хлебов, ни жалось.
Вы спросите, на что такое
Их Государство содержалось?

Их Государство брало деньги
В счет тех товаров, что когда-то
Они дадут. За эти деньги
Их Государство покупало

Необходимое сегодня:
Насущный хлеб, одежду, кресла...
О возвращении средств подумать
Для пухов было неуместно.

Их мозг на это не устроен,
Там нет логических извилин.
Был мир для пухов преспокоен
И в должном качестве обилен.

Вы скажете: никто не будет
Кормить таких существ задаром,
Ведь у других то мозг на месте,
- Не станут вечно ждать возвратов.

Отчасти правы вы, на свете
Никто не верит в пухов бредни.
И их давно бы захватили
Другие, те, что поумнее.

Два верных действия, - и пухи
Всецело ваши с потрохами.
Да только, пухи ведь безруки,
Что делать с этими рабами.

А вот с желудками у пухов,
Напротив, все в порядке полном.
Приятен пух с набитым брюхом.
Альтернатива - только мертвый.

А мертвый пух воняет сильно,
Зачем вам пухи в этом виде.
Вот и живут они стабильно,
Никто не хочет их обидеть.
...

Нам мир таким, как есть явился
Все было тихо и спокойно,
Пока на свет не появился
Художник времени достойный.

Он написал свои картины.
Им, думал, место в галерее.
Но пухи были инфантильны,
Они картины не смотрели.

Они пройти старались мимо.
Не то, чтоб живопись им тошна,
Не то, чтоб красота не мила,
А просто пухи осторожны.

Им сверху не дали указки,
Что восторгаться чем то надо,
А сделать что-то без подсказки
У пухов духу не хватало.

А что Художник? Он, быть может,
Переживал, махал руками,
Взывал к сознанию прохожих,
Вкруг офисов ходил кругами.

Он что-то изменить пытался,
Он показал в своих картинах,
Что мир давненько не менялся,
Что чувства сгинули в руинах.

Он в них кричал, что рухнет в бездну
Сей мир тупой и беззаботный,
Что мало занимать тут место,
Что жить, любить, творить - не вздорно.

Но пухи шли рекою мимо,
Им, пухам, было все не надо.
Их не тревожила картина,
Она им кушать не мешала.

Они спокойно дальше жили,
Ничто менять не собирались.
И над художником над бедным,
Порою, даже издевались.
...

А вот теперь читатель милый,
Я вам художника представлю,
И уверяю, миг единый
Жалеть его вас не заставлю.

Он гений. Ото дня рожденья
И до последнего дыханья
Его судьба - принять решенье
И в мир нести до пониманья.

Он не был ни красив, ни строен,
Но был с младенчества заметен.
Его скелет не так устроен, -
Большие руки на две трети

Имели гибкие суставы.
Ему пророчили иные,
Что перекладывать бумаги
Он сможет быстро в этом мире.

И что, возможно, трудолюбьем
Добьется поудобней кресла.
Да только знать не могут трутни,
Что человеку интересно.

А он, пожалуй, добрый, милый,
Не находя друзей по духу,
Хотел украсить мир унылый
И сделать счастливее пухов.

Он с детства верил, что не трудно
Добавить в пухов измененья,
Что пухи черствые, как будто
От недостатка впечатленья.

Он думал голову и руки
Употребить во благо мира.
Мечтал: задумаются пухи,
Узревши смысл в его картинах.

Он много лет отдал учебе,
Холсты и кисти изучая.
Он в заграничные музеи
Ходил полотна примечая.

Его все трогало глубоко.
И он уверился в решенье,
Что красота, подобно богу,
Внесет большие измененья.
...

И что он видит: заграницы
И их шедевры хвалят пухи.
А у себя они не видят,
К своим твореньям пухи глухи.

Для них похвал всего достойней,
Что им указано к хваленью.
Лишь единицы изучали,
В чем смысл сего произведенья.

Да и они не понимали,
А только умный вид имели.
Картины даже обсуждали,
Сказать, что нравится, умели.

Вас уверяю, их ответы
На сто процентов будут схожи.
Я не могу сказать при этом,
Все врут, иль так они похожи.

И, как какая-то зараза,
Все хвалят отдых за границей,
И больше те, что там ни разу
Не соизволил появиться.

И все так явно, все так ясно,
И как он раньше не заметил,
(потратил столько лет напрасно)
Не видят пухи дальше кресел.

О да, решение простое -
- бежать скорее за границу.
Но наш герой совсем другое,
Он на такое не польстится.

Он не какой-то бомж убогий,
Он крепкий телом, сильный духом.
И он не станет делать ноги,
Хоть и родился среди пухов.

...

Прошла весна, и вслед за летом
Покрыла осень мостовую.
В листве не видно даже следа.
А что с художником? - рисует.

Но только больше не картины,
(В картинах нет уж больше смысла),
Рисует планы, схемы битвы,
Свои записывает мысли.

Анализирует сословья,
И как кого задеть решает.
Теперь "тупое поголовье"
Он пухов только называет.

А иногда еще похуже,
Но пухам это безразлично,
Воспринимают это пухи,
Как фразы общие, не лично.

Примерить на себя обиду
Им от рожденья не пристало.
Себя считают умным видом,
А вот других "тупых немало".

И каждый искренне считает,
Что он достоин лучшей доли.
И каждый ищет, что мешает
Ему продвинуться по более.

И все на запад пальцем тычут,
Все заграницы хвалят хором...
Вот, и подсказано решенье,
Как побороть тупоголовых.

Художник наш преобразился,
Теперь он фраер заграничный.
В шелка и бархат нарядился
И фрак отменный сделал лично.

Он говорит любым из пухов,
Что их лишь ценит интересы.
И верят все, согласно слухам,
Что все враги ему известны.

А образ вражий сделать пухам
Нетрудно даже ради шутки.
Они готовы виноватых
Искать в любом своем поступке.

Им только пальцем ткни на друга,
Назвав его "большою попой",
И будь спокоен, мысли пуха
Тот час воспримут образ новый.

Да плохо только, сами пухи
Не могут выполнить решенье,
Любой инструмент держат руки,
Оружие - не исключенье.

Но пухи попросить способны,
Ведь просят займы год от года,
Они устроились удобно,
Ну как откажут им народы,

Когда врага сего причиной
Они представят невозвратов.
И каждый с новою личиной
В другого тыкнет виновато.

Кто мал, кричит: " Большие пухи
Расселись в целых кабинетах,
Когда бы их убрать, так можно
Вернуть за кресла вам монету!"

А кто большой, кричит: "Лентяи
Сжирают больше год от года!
Вот если станет их поменьше,
То больше будет вам дохода!"

И враз подумали народы,
Что надобно идти войною.
Не то, подобные уроды
Заселят целый мир собою.

И снарядили заграницы
Отряды воинов на битву.
И, вроде, шли они за пухов...
Друг к другу не было обиды.

И воевали то недолго,
Да пухов много перебили.
И ту страну, где жили пухи,
Между собою разделили.

Зашли в дома, зашли в конторы,
Забрали все, что было можно.
Переписали все законы
И утвердили неотложно.

Потом вздохнули с облегченьем
И восвояси удалились...
А пухи глянули на это
И ничему не удивились.

Они привыкли подчиняться,
Они подумать не умели.
Они друг другу объясняться
И не могли и не хотели.

Но только мир теперь сменился.
Среди развалин и разрухи
В нем смысл обычный появился -
- Кругом потребовались руки.

Да, стали руки адекватным
Вдруг, достоянием народа.
Теперь художнику хватало
Для творчества его простора.

Теперь его признали гений.
Он рисовал, чертил и строил...
Ему казалось, что однажды
Сей будет мир его достоин.